Наука и религия

Череда взаимоссылающихся более или менее дружественных (мне и друг другу) журналов привела меня к новости, встреченной кое-где чрезвычайно бурно: в эти дни в доме Лосева на Арбате проходила конференция «О чудесах истинных и ложных». Особенное возмущение вызывала тема одного из прочитанных там докладов: «Измерение длинноволнового спектра электромагнитного излучения при схождении Благодатного огня в иерусалимском Храме Гроба Господня»; его должен был исполнить кандидат физико-математических наук, доцент МИФИ Андрей Волков.
Честно сказать, тема эта показалась мне жгуче интересной; более того, попервоначалу мне трудно было вообразить субъекта с пытливым умом, которому она таковой не показалась бы. (Собственно, если бы не обострившаяся к зиме социопатия, я был бы там и весь обратился бы в слух). В самом деле: существует регулярно повторяющееся явление, формально малообъяснимое. Проверка его беспристрастным инструментарием позволила бы… не то, чтобы внести ясность, но, по крайней мере, продвинуться по направлению к истине. Тем удивительнее было для меня почти единодушное возмущение современников. Слова «мракобесие» и «средневековье» (а также «шабаш за казенный счет») звучали в морозном воздухе и Галилей поминался через слово. Я задумался.

Для того, чтобы отвергнуть право на существование такой темы я смог насчитать три взаимоисключающих ментальные позиции.
1. «Это дела святые и божественные и нечего сюда лезть со своими грязными осциллографами». Это был явно не тот случай, судя по общей тональности высказываний.
2. «Это исследование могло бы быть любопытно, если бы проводилось не МИФИ и уж тем более не пресловутым А. Волковым». Тут мне сказать было нечего: в физических делах я поверхностен, а об Андрее Волкове могу сказать только, что он умеет заставить призадуматься. Поверхностный поиск в сети показал, что он преподает в МИФИ сопротивление материалов на кафедре «Физика прочности» — и, вероятно, его перу принадлежит диссертация « Разработка математических моделей и методик стохастического моделирования для вероятностного анализа безопасности и надежности объектов энергетики» (М., 2004). Ничего особенно компрометирующего я, признаться, в этом не увидел.
3. «Это исследование бессмысленно, ибо я твердо верю, что никакого благодатного огня не бывает и меня ничто никогда не переубедит».

Именно третий вариант мне показался наиболее тождественным общему умонастроению ораторов — и это, если вдуматься, самое любопытное во всей истории. Дело в том (мне придется некоторое время говорить трюизмами), что прагматика верующего христианина более-менее внятна: грубо говоря, он надеется на то, что смерти нет и он вновь увидится с утраченными им близкими. (Конечно, это отнюдь не единственный, а для кого-то и не основной пункт, — но он очевиден и общепонятен). Если далее рассуждать рационально, то мы приходим к парадоксу Паскаля: в случае, если Бога нет, а мы вели себя хорошо, мы просто недополучили чувственных удовольствий, а вот если Он есть — награда будет бесценной. Здесь — я продолжаю упрощать — важно то, что наш гипотетический верующий способен в качестве умственного упражнения вообразить тщетность своей веры: более того, это ментальный опыт, поневоле настигающий едва ли не любого христианина. Это может быть более или менее болезненно, но по большей части преодолимо и победимо — в т.ч. и при помощи предъявленной выше логики.
Иное дело атеист: в принципе, вера его состоит по преимуществу в том, что после смерти он встретится с могильным червем и на этом все закончится. Выводы из этого делаются разные — кто-то берет от жизни все, а кто-то, наоборот, старается вести себя поприличнее; собственно, этическая шкала вообще может существовать вне вопроса о Боге. Парадокс состоит в том, что эту веру в червя иной атеист отстаивает стократ решительнее, чем христианин – веру в Бога; сама мысль о том, что червь не конечен и не бесспорен, вызывает у определенного круга агностиков реакцию поистине болезненную. И именно это, признаться, поразило меня в дискуссии о докладе сильнее всего.