Около суда

две вещи, или наблюдения над собой скорее, во время вчерашнего визита к Замоскворецкому суду.

Первое - это то состояние, в котором люди стоят. По фотографиям его не понять. На фотографии это как - там кого-то тащат, а остальные смотрят. На самом деле все стоят, и все стоят не просто так, а _стоят по себе_, если подстроить тут слова про колокол. Ждут, когда возьмут его. Когда русская рулетка выпадет на него. А они (ОМОН) не идут. Потом вдруг молниеносное и совершенно неслышное движение - видишь крокодильевую икру шлемов посреди пестрых голов - и вот уже тащат кого-то. Но пока что не тебя. Сцилла выхватила одного гребца и утянула щупальце с ним вместе. И дальше опять ожидание. Не то, что герой саможертвует, а зевака зевает - каждый сам себе герой и зевак. Каждый пришел, чтобы его замели. Точнее, повинтили. Заметают там, где убегают. А тут люди стоят и ждут. Такой тип сопротивления. Ну давай. Буду стоять у клетки и смотреть тебе в глаза. Слабо сожрать меня? пищевод как, не саднит еще?

Я пишу не о себе, потому что я ничего не кричал и лозунгов не держал, и вообще нарочно на рожон не лезу, кишка тонка. Но людей там посмотрел таких, которые ууу.

Висит над толпой пушистый ершик Навального, судя по опущенному вниз лицу, в твиттер пишет. Прямо у омоновцев Толоконникова стоит и медленно, густо смотрит вокруг себя, завораживающими леопардовыми глазами, с особой плавной невозмутимостью человека, привыкшего быть на публике - она не с нами, она там, где ходят промасленные поршни этого настольного хоккея, и поэтому, кажется, хоккеисты-омоновцы ее опасаются. Близко ко мне Ольга Романова с радушием капитана Тушина на флешах дает интервью какому-то то ли взбесившемуся, то ли забугорному каналу.

Но об этих лицах я не говорю. Это их война, они в ней генералы, они знают свою силу, они обстреляны, держат в голове диспозицию. Я об остальных, о пехоте. Молодой человек, сцепившись с другими в шеренге, надрывно кричит о том, что нельзя отдавать! нельзя никого отдавать! надо держать! Шеренга стоит посреди, на проезжей части (ее опознаешь по продавленности вниз уровня голов), перед ней полупустое пространство, заполненное фотографами и непонятными людьми при службе. Своего рода ристалище колизея. Остальные, которые не десперадос, стоят на тротуарах вокруг, вдоль забора и вдоль хрущовки с гудроновыми швами. И все-таки, кто скажет, что тут не майдан, не стреляют, не сажают, административка и пр.пр. - тот пусть сходит в следующий раз и постоит. Это совсем иначе, чем на санкционированном концерте. Там ты гуляешь с плакатом и удовольствием, что тебя от дураков оберегают, а тут говорят по мегафону, что вы "совершаете незаконные действия", и дальше стоишь уже безо всякого оберега закона, и это очень непривычно оказывается, без него. А стоять - неестественно. Естественно - догонять или убегать. И про этот стресс тоже фотография не расскажет.

Так вот, когда мы замерзли и малодушно пошли погреться, то в кафе случилась вторая вещь. Случилось, собственно, кафе. Какое-то кафе. И вот мы в теплый этот жар и гам входим, на входе распорядительница. И так это как-то показалось странно. Спрашивает, проводит к столику. Вместо того, чтобы. Мы садимся, удобно. Вместо того, чтобы. Читаем, что заказать. Огромный выбор. А не. Смотрю вокруг - везде сидят хорошо одетые люди. Едят, пьют кофе. Чем-то заняты. Говорят о чем-то, но не о. То есть случается профдеформация. И это за полтора часа нахождения в ином пространстве. Неужели так быстро действует это разрежение кислорода? или отравление кислородом? Два плана, и возможность перемещения. Что, возможно, может отравить так, что не соскочишь. Тут у меня дальше длинное было про "трамваи ходят" Мандельштама, но лишнее, потому что предсказуемое, и я на месте этого абзаца включу глушилку. Вот и все, что я хотел рассказать о вьетнаме, как говорится