Литературный дайджест: лучшие книги недели

Есть книги и авторы, интеллект которых играет с ними злую шутку: вместо того, чтобы открывать читателям что-то новое, он, за замками сложносочиненных предложений, выспренних фраз и собственного задранного носа, прячет и то, что вы и так знаете. В этом плане, я не знаю ни одного более гуманного к читателю автора, чем Роман Шмараков. Потому что это случай, когда вся мощь (а Шмараков, безусловно, мощь) чужого воображения поднимает тебя как на воздушном шаре и заботливо показывает необозримые поля, да сокровищницы мировой культуры. Снабжая по ходу действия интереснейшими историями «из жизни вон того кустарника». Впрочем, дело тут не только в интеллекте: Шамараков обладает даром языка такого масштаба, что пиши он хоть сколько угодно глупые книги, это все равно было бы хорошо.
«Каллиопа, дерево, кориск» — роман, не похожий ни на одну из русскоязычных книг последних, дай бог, ста лет. 35 коротких, искрометных посланий об одном, пусть и весьма необычном вечере. Здесь, конечно, можно поговорить о героях и сюжете (тем более, что и о первом, и о втором есть что сказать). Но парадоксальным образом, они почти ничего не значат. Потому что вся эта книга — сплошное торжество языка и невероятного авторского кругозора. «Каллиопа, дерево, кориск» на самом деле — песнь любви к языку и сочинительству, замаскированная под увлекательную историю, родом из того века, когда страшилки про приведения были страшилками, а не знать латынь могли себе позволить только крестьяне.

Эта книга коварна, потому что способна обмануть читателя как минимум дважды. Начав чтение, вы было подумаете, что она чересчур сложна, - а она окажется проще. Приближаясь к финалу, вы будете уверены, что она проста, - а она окажется сложнее.
Сначала вы, возможно, как и я, будете фраппированы долгими фразами. Лично меня первые две-три страницы то и дело сбивало с ног. Но я поймала ритм, ухватила кита за усы, и мы помчали.
Длинные предложения на поверку оказались не грустным многословием, а текстом с практически 3D-эфектом.
По мере углубления в текст, наслаивались ассоциации:

— благословенный век Просвещения (потому что книга представляет собой собрание писем одного книжника и латиниста по имени Квинт),
— готический роман (потому что действие происходит в замке с привидениями, вещими шкафами, загадочными гобеленами, зловещим дворецким и прочей чертовщиной),
— Джером К. Джером (потому что автор шагу не ступит без того, чтобы не отвлечься на какую-нибудь к слову пришедшуюся историю),
— Гофман (потому что таинственное, фантастическое, мистическое в «Каллиопе...» предстает законной частью физического мира; вспомнить хоть переписку с «вещим шкафом»),
— Павич (потому что все кажется бессмысленным и в финале нас даже прямо пытаются убедить, что все на самом деле бессмысленно и есть),
— рисунки Феллини (не спрашивайте меня, почему; я не знаю).

Чарующая неспешность, «бесконечная, как лет­ний полдень» отличает все повествование. Даже в финале, когда любой другой автор, менее искушенный или менее принципиальный, ускоряясь, стремится к более-менее логическому концу, Шмараков остается невозмутимо поэтичен и рассматривает в деталях гобелен «Пастушка и пчела» сквозь маячащее на его фоне привидение барона Эренфельда...

Роман Шмараков – доктор филологии («Символический подтекст романа Ф.М. Достоевского “Бесы”» и «Поэзия Клавдиана в русской рецепции конца XVII – начала XX вв.»), переводчик с латыни, знаток всевозможной классики, puppet master и автор блога, постоянно генерирующего массовые веселые умствования. Книга, в общем-то, такая же – закрома дико смешных, местами невыносимо прекрасных умствований, знакомство с которыми заставляет правильного читателя то поджимать пальцы от удовольствия, то, бурча, лезть в словари.