Сегодня у нас с вами состоится серьезный разговор. Мы о писателе, которого вы не знаете с вероятностью 99,9%. И которого в узких литературных кругах называют не иначе как "прозеванный гений".
natabelu пишет:Биография писателя Сигизмунда Кржижановского — одно из больных мест русской литературы, хотя не было ни травли, ни тюрьмы, ни изгнания, ни принудительного лечения, ни расстрела. Кто-то заметил, что он был не советским писателем и не антисоветским, он был внесоветским, поэтому, наверное, и открыт был совсем недавно, когда все кончилось. С точки зрения вечности сложилось удачно — его проза опубликована, последний том шеститомника вышел в этом году. Вечность обязана его жене, Анне Гавриловне Бовшек, сохранившей рукописи; но и она не дожила до публикации. В общем — все умерли, а мы остались.
Личный финал Кржижановского был жутким, к литературному небытию добавилась болезнь: отказал участок мозга, отвечающий за способность воспринимать буквы. Лечение ни к чему не привело, попытки заново выучить алфавит — тоже.
А вот история от
polyarinov:Сигизмунд Доминиканович Кржижановский.
Звучит, как имя гоголевского персонажа, не так ли?
И жизнь его была под стать имени – Гоголь, помноженный на Кафку. Интеллектуал и фантазер, «широко известный в узких кругах», опубликовавший при жизни лишь горсть рассказов, оставивший после себя целый ворох крылатых фраз и афоризмов, но так и не дождавшийся настоящей славы.
Казалось бы, обычная история – сколько талантливых писателей задушила цензура советской системы, сколько их затерялось под стопками рукописей лояльных к власти аппаратчиков? Но случай Кржижановского не укладывается даже в эту модель – его тексты сложно назвать «опасными». Цензура не пускала его в литературу по другой причине – он был «слишком необычен». Литературные чиновники не знали, как трактовать, к какому течению причислять его рассказы и повести. Ведь у цензуры простая политика – не важно, плох ты или хорош, главное, чтобы ты был объясним. В этом и заключалась проблема Кржижановского – его не могли объяснить.
(...)
Сразу стоит сказать одно: читать его – сложно. Он, как бозон Хиггса: чтобы его понять, простого человеческого мозга недостаточно – нужен адронный коллайдер.
Его парадоксальные сюжеты – настоящая «Мюнхгаунзенщина» – чаще всего вращаются вокруг одной единственной коллизии. Он был скорее мастером короткой формы, на большие вещи ему не хватало дыхания. «Возвращение Мюнхгаузена» – яркий тому пример. Текст большой, но растет как будто вглубь, а не вширь – невротичный и неровный, как дыхание астматика, – неровный настолько, что иногда отчетливо слышишь одышку автора.
Кржижановский хорош в другом: его цель – сжать, спружинить предложения до твердого, кристаллического состояния: каждая фраза – афоризм, каждый абзац – история. И за примером далеко ходить не надо – открывай книгу на любой странице и читай любую строчку – вот тебе и афоризм.
(...)
Своей любимой книгой Кржижановский называл «Лживые и вымышленные истории барона Мюнхгаузена» Распэ. И это очень важно для понимания его характера – и отношения к реальности.
Он даже написал свою «Мюнхгаузениаду»: историю о том, как достославный барон посещает СССР. Мы привыкли к тому, что истории о Мюнхгаузене должны быть забавными, но странным образом под пером Кржижановского фантасмагория перестает быть смешной.
Вот пара примеров:
«Да, мы бедны, – [говорит барону один из персонажей], – у нас как на выставке – всего по одному экземпляру, не более. (Не оттого ли мы так любим выставки?) Ведь я угадал вашу мысль, не так ли? Это правда: наши палки об одном конце, наша страна об одной партии, наш социализм об одной стране, но не следует забывать и о преимуществах палки об одном конце: по крайней мере ясно, каким концом бить».
Казалось бы, речь героя целиком состоит из нелепостей, но при этом всякий русский увидит здесь предельно точный портрет эпохи. Уже только за один этот абзац автора могли объявить врагом народа.
А вот отрывки из писем жене:
"Милый друг!
Пусть нос у меня чуть опущен — зато у моих новых полуботинок носы бодро вздернуты кверху: очевидно, они надеются дотоптаться до лучшего будущего.
Серьезно: бросьте, милая, печалиться обо мне: д-р Шротт хоть и бродит за мной по пятам, но мне ловко удается уворачиваться от встреч с ним — нос к носу."
(Под доктором Шроттом они имели в виду голод. — прим.)
Анна Гавриловна Бовшек, жена писателя, театральной актрисы и ученицы Станиславского и Вахтагова
Прочесть больше о Сигизмунде Доминикановиче и его произведениях можно у
polyarinov вот тут,А у
natabelu вот тут, можно узнать о последних днях писателя, его отношениях с женой и частной жизни.Ксения
sneg_na_golovy Лукинаредактор литературного направления